Улыбка Бога [СИ] - Михаил Гвор

— Мягкий я всё-таки человек, — вздохнул Любецкий. — А ведь папа предупреждал: сначала что-нибудь отрежь, потом разговаривай. Но они меня уговорили! Таки, Сережа, не в муравейник, а рядом. И ради всего святого, если херр гефрайтер будет плохо себя вести, будь готов вернуться к первоначальному плану.

— Всегда готов! — оскалился Алдонин. И добродушно подмигнул перепуганным немцам.

— От и славно! — одобрил Любецкий. — Я всегда верил, шо Ви были примерным пионером, не взирая до вашего чемпионства по боксу.

И вернулся к испытуемым.

Немцы разливались соловьями. И, похоже, не врали. Во всяком случае, показания обоих совпадали до мельчайших деталей. По окончанию допроса ефрейтор подошел к лейтенанту и попросил:

— Товарищ командир, как обработаете, шо они напели, и шо хочите уточнить, таки зовите. Выясним в полном абажуре!

— Товарищ ефрейтор, ты их на самом деле пытать собирался?

Вечная улыбка на Яшкином лице неожиданно сменилась хищным оскалом. Куплет, который он умудрился намурлыкивать даже во время разговора (ох, сколько взысканий получено за эту привычку в довоенное время…), прервался на полуслове, и боец Любецкий произнес абсолютно серьезным тоном без всякого «одесского выговора»:

— Не собирался, товарищ лейтенант, а собираюсь! Как всё расскажут сами, так я у них же те слова и проверю. На один испуг полагаться нельзя! Враг, он враг и есть, о чем-то и умолчать может.

— Чем же ты в мирное время занимался? — покачал головой Свиридов.

— До войны? Служил. Не мирное то время было, нет! На границе мира не бывает никогда. А этих жалеть не за что. Они мне за каждого парня с нашей заставы должны. Все вместе и каждый в отдельности. Отдавать своей кровью будут. До самого Берлина.

С вечера небо затянуло тучами. И не поймешь сразу, к добру, аль к худу. Оно, конечно, самим по лесу пробираться труднее, однако и немцы не видят ни зги, подкрасться куда проще. Да и не любят гансы ночью из домов нос высовывать. Так что, пожалуй, задуманному делу темнота только в помощь.

Две неслышные тени выскользнули на край леса, растворились в невысоких кустах. Ночь все же помехой не стала. Ни ветка на пути не попалась, ни сучок под ногой не хрустнул предательски.

— Видишь? — спросила та, что побольше.

— Таки да, — ответила тень поменьше, — двое. Не вижу таких причин, шобы им не спать, так нет! Стоят и категорически бодрствуют!

— На то и пограничник в лесу, чтобы немец не дремал!

— Костя, Ви делаете успехов! Еще совсем чуть-чуть, и Вас можно будет пустить до Одессы. Пора!

Пограничники скользнули вперед. Подойти удалось метров на пятнадцать. Часовые их не заметили. Или очень уж искусно не показывали виду, что по мнению любого понимающего человека, скорее идиотизм, чем нет.

Один немец стоял, прислонившись к добротному дощатому забору, другой сидел рядом, то ли на камне, то ли на чурбаке, в темноте не разберешь. Яшка метнул ножи с двух рук. Конечно, ненужное в столь серьезном деле пижонство, но уж больно удобно расположились фрицы. Метай, не хочу! Да и любил это дело сын цыганского барона, ради форсу готовый на многое. И сейчас не промахнулся! Вот только нарушить олимпийское спокойствие немцев не удалось. Даже не шелохнулись, паскуды! Ни когда клинки коротко свистнув, вошли в арийские тела, ни когда бойцы подскочили вплотную.

— Трупы! — выдохнул Костя.

— Уже были, — согласился Яшка, отбросив привычную многословность. — В правке нужды нет.

И закричал сойкой, подавая условный сигнал. Тут же несколько неуместный ночью клич, подхватили птицы с других концов деревни.

Бойцы девятого стрелкового вынырнули из леса и мелкими группами разбежались по селу, разбирая заранее намеченные цели. Не зря же почти сутки сидели с биноклями, уточняя полученную от пленных информацию…

Пограничники, хоронясь в тени низеньких заборов, добежали до двухэтажного здания бывшего сельсовета.

На крыльце валялись два тела. Странно изломанные, словно их бревнами колотили. Точнее, стукнули по разу, но с такой силой… На лице того, что получил в грудь, застыло удивление, смешанное с ужасом. Нелепо распяленный рот словно хотел вытолкнуть: «Что это?!». У второго не было ни удивления, ни лица. Лепешка…

— Что происходит? — остановился на секунду Костя, споткнувшись о валяющуюся на крыльце винтовку с оторванным напрочь прикладом… — Чертовщина какая-то. ОСНАЗ?

— А я знаю? Лешие твои работали! — без привычного акцента ответил Любецкий. Слишком уж серьезные дела вокруг творились. Не до «форсу бандитского». — Ждем наших?

— Пошли внутрь! — Требовательно махнул Ухватов, и, присев, вытащил из «напузной» кобуры немца «Парабеллум». Взвел затвор… Так себе оружие, конечно, но всяко удобнее в тесноте помещения, чем винтовка… И что у фрицев за такая манера странная, кобуру на животе таскать? Костя попытался прогнать лишние мысли, настраиваясь на близкий бой. Как оказалось — только зря нервничал. Драться было не с кем. Внутри нашлись только трупы, убитые страшными ударами. Сплющенные лица, вмятые грудные клетки, свернутые шеи…

Живые обнаружились в угловом кабинете второго этажа. Точнее живой. Немолодой худощавый немец в штанах с лампасами и нижней рубашке. Босой и с хитроувязанными за спиной руками и ногами… Увидев бойцов фриц повел себя неожиданно. Заплаканное лицо расплылось в широкой улыбке, и он с явным облегчением выдохнул:

— Русишен диверсантен? Их капитулире!

— И кто ж тебя, болезного, повязал? — спросил старшина Стеценко, просачиваясь в комнату, стараясь не вступить в лужу крови, вытекшей из тела дородного полковника с расплющенной головой. Одновременно Яшка задал тот же вопрос по-немецки.

Фриц побледнел, испуганно заозирался и залепетал: «дер Тойфель!»

— Старшина, — раздосадовано наябедничал Любецкий, когда пленного вытащили на улицу, — Ви мене не поверите, но ведь эта чувырла обзывает чертом нашего родного лешего! Последний босяк на Привозе и тот имеет лучших образований!

— И не говори, Яш! Село селом! — усмехнулся Петро. — Разве ихний тойфель смог бы взвод охраны положить без единого звука? Да и штабные совсем не дети… Были. И пистолет у каждого.

— Тильки не треба так гуторить, дядиньки! У нас в веске каждый малек ляснаго Гаспадаря от нечистага отличит. А Гаспадарю те пястолеты — тьфу прамеж ухов и размазать!

— А это еще кто? — бойцы вытаращились на худенького подростка, столь нахально влезшего в разговор.

— Василек это, — вспомнил Стеценко. — Местное ополчение. Кавалерия на мамонтах.

— На ком? — не понял Рысенок. — На каких таких мамонтах?

Из тени забора выдвинулась двухметровая копна меха и ткнулась хоботом в руку мальчишки.

— Здрасьти Вам через окно! — нервно дернулся Яшка. — Это только мене кажется, шо нас держат за маланцов? Или таки надо сходить до той полянки и поинтересоваться за себя, може мы самую малость погибли? Такого неможно иметь даже за грибную похлебку в бодеге старого Соломона. Яша Любецкий закончил семь классов и таки имеет серьезных причин полагать, шо на этом свете делать встреч до мамонтов несколько неожиданно!

— Ото ж! — отозвался старшина. — И леших-коммунистов нема!

— Ви таки думаете, шо он партийный? Хотя, почему нет? — задумался Любецкий, опасливо поглядывая на «шерстяного» слона.

— Да хрен с ним, с тем светом! — наконец смог сказать удивленный Костя. — Немцев на любом свете бить можно! И нужно! Где лейтенант? Что с этим, — и он по слогам выговорил фамилию, — Ху-де-ри-аном делать будем?

— А шо тут думать? Таки либо доставить до наших, либо отправить до встречи с ихним тойфелем. Шобы понимал разницу! А поскольку тащить фрица без штанов до Москвы не взялся бы даже мой горячо уважаемый папа…

— Не, — задумчиво протянул старшина, — раз чудища лесные шею не свернули, значит, Худериан этот — птица важная. Соответственно, вариант отправки и доставки обязан иметь место быть. Да и штаны у него как раз есть. А вот где его пока держать…

— Та у нас в веске, дядиньки, — опять вмешался подросток, — пущай пока за зверушками котяхи убирает! А то я адзин замоталси ужо! — и в доказательство чиркнул большим пальцем по шее, наглядно показывая, насколько замотался.

— А не сбежит? — усомнился Стеценко. — Фриц — дядька спортивный.

— Тю! — хмыкнул хлопчик и погладил зверя по хоботу. — Куды ж он стикает? У Мишки-то, наособицу не забалуешь!..

Деревня, вдруг выросшая, посреди степи показалась иллюзией. Однако, карта подтверждала: есть здесь населенный пункт с непривычным для немецкого уха название «Штшутшье». И белоснежные дома под золотистыми крышами, сделанными из связок соломы. Обер-лейтенанта Циммермана передернуло. Слишком он хорошо помнил предыдущую встречу с «пряничными домиками»…